стройная и легкая в танце. Правда, танцевала она в это время с каким-то парнем, с коком на голове. Но это мелочи. Я подошел, отпихнул парня и стал с ней танцевать. Она не удивилась, а только засмеялась, подчиняясь моим «па».
Я в танце был ведущий, а она ведомая. Я тоже смеялся, излучая счастье. И вдруг кто-то сзади схватил меня за шиворот. Я оглянулся — это был тот, обиженный, с коком на башке. Недолго думая врезал я ему в челюсть. Тот не удержался и завалился на спину, заодно сбив с ног нескольких танцоров.
Коконоситель, на беду мою, оказался не один. Несколько парней накинулись на меня и стали мутузить.
Тут откуда ни возьмись появился Сашка. Живо ввинтился в драку. Ну уж в четыре руки — дело другое. У меня сил прибавилось сразу. И понеслось. Вокруг визиг, крики, возникли потасовки, к нам не имеющие никакого отношения. Милиционеры появились, стали хватать меня, Сашку. Мы сопротивлялись отчаянно. А дальше ничего не помню. Память вырубилась начисто. Привет из Загорска. Такие дела.
Очнулись мы с Бабаевым в опорном пункте милиции при Горбушке. Потом отвезли нас на мотоциклах с коляской в ближайшее отделение милиции.
Я всю дорогу возмущался: «Почему только нас? А тех, кто нас бил, почему не забрали?» Сержант, молодой и белобрысый, успокоил: «Разбежались ваши обидчики. И потом, кто еще кого бил — вопрос».
С нас взяли письменное объяснение. Навели справки, кто мы есть такие, промурыжили до вечера и отпустили. Домой я появился не очень поздно, как и обещал матери, зато пьяный, с синяком под глазом и набухшей, разбитой вкровь нижней губой. Отец молча покачал головой и ушел в свою комнату. А мать, дорогая мама, надавала пощечин, звонких и крепких, схватила веник и стала охаживать, приговаривая: «Пьяница! Сволочь! Убью!». Отец никогда не бил меня, экзекуциями заведовала мать. Но я не особенно обижался, потому что без причины мама никогда не дралась.
И вот я на суде. Пытаюсь оправдать свои преступления. Говорю, потупив глаза и изображая невинную овечку: «Ну пошли мы с товарищем потанцевать, что здесь плохого, а к нам пристали хулиганы и стали нас избивать. И забрали нас по ошибке, вместо тех бандитов».
Старичок прошамкал, обнаружив нехватку передних зубов: «Так-так, небось пьяные были вдрабадан».
Я слегка замялся и ответил: «Ну было конечно, совсем чуть-чуть».
Тогда главная достала из папки листок бумаги, пододвинула ко мне и произнесла строго: «А что же вы здесь другое написали. Здесь написано, что пол-литра водки вы выпили перед танцами».
Я пробежал глазами написанное на листке, половину не разобрал. Каракули какие-то. Не мой почерк, незнамо чей. Это подделка. Кто-то наклепал на меня, а я отвечай.
Так и сказал: «Я это не писал. Это фальшивка».
Главная и присяжные криво заулыбались, а главная и говорит: «Нет, мой дорогой, писали вы, тут и спорить нечего. А то, что почерк свой не узнаете, доказывает, что были вы пьяны в дребедень, как выразился уважаемый Сильвестр Петрович. Вы далеко не первый, кто не признает свой почерк. Это надо же так надраться. Молокосос еще, а как жизнь начинаешь».
Тут они стали выспрашивать про мою текущую жизнь, где учусь и как учусь, кто мои родители, и прочую лабуду. А я чувствую, что все они про меня и так знают, а расспрашивают для проформы. Главная потом говорит, что я заслуживаю лишения свободы за то, что ударил двух дружинников и сбил с милиционера фуражку. И был зачинщиком массовой драки в общественном месте, чем испоганил великий праздник Седьмое ноября.
Я уже как-то успокоился и думаю: «Что ж, от сумы да от тюрьмы не зарекайся, так, кажется, говорится. И в тюрьме люди».
Главная и говорит: «Подсудимый, выйдите в коридор и ожидайте решение суда. Да не вздумайте сбежать».
Хорошую идею подала, можно и сбежать. Сбегу, на Кавказ смоюсь, а там ищи меня, фиг сыщешь.
Тут увидел у окна, в конце коридора довольно крупного милиционера. Он смотрел в окно, но я-то вовремя сообразил, что спиной он специально ко мне повернулся. Чуть я дернусь, он тут же побежит за мной, повалит и скрутит руки. И мне еще припаяют годков несколько за попытку побега. И вспомнил я, что так просто из здания суда не выскочишь: на входе милиционер стоит на страже, пошире коридорного стража, без писульки от судьи ни за какие коврижки не выпустит. Такие вот дела.
Через какое-то время меня позвали. Судья сдвинула брови и говорит: «Встать! Суд идет!»
Я и так перед ней стою, да и она стоит. А эти, помощники ее, сидят, не думают вставать, как будто их и не касается. Наплевать на них.
Говорит мне судья: «Подсудимый, вы обвиняетесь в противоправных действиях. Согласно закону, по статье такой-то, учитывая смягчающие обстоятельства, как то: первая судимость; действия, совершенные в неадекватном состоянии, суд постановил… — все уставились на меня строго так, как по команде нахмурив брови, — суд постановил, — повторила судья, — присудить штраф в размере трех рублей. Если вы не согласны с решением суда, имеете право обжаловать в выше стоящей инстанции».
От сердца как отпало. Согласен я, согласен с решением суда. И не собираюсь обжаловать. Как же хорошо я сделал, что не пытался бежать. Вам, может быть, смешно. А мне тогда вовсе даже не смешно было. Такие дела.
* * *
К чему я это рассказываю вам, дорогие друзья. Многие, думаю, и не дочитали до этого места, зевая от скуки. А очень даже зря. Потому что я решил поделиться кой-какими мыслями, которые могут пригодиться в жизни. Я, конечно, не такой уж и мыслитель, не Спиноза какой-нибудь, но все же…
Во-первых, не пейте никогда монастырский самогон большими кружками, особенно голубыми, как майское небо. Это чревато.
Во-вторых, не вздумайте лазить по водосточным трубам. Трубы укрепляют гастарбайтеры, плохо, в силу никакой профессиональной квалификации. Это может стоить вам незапланированным путешествием в Рай, а скорее в Ад. Или, в лучшем случае, пожизненной инвалидностью с переломанным хребтом и проломленной башкой.
Да, вот еще что. Не бейте дружинников и не сбивайте с милиционеров фуражки, а с любимых всеми гвардейцев космические шлемы. Прошли те времена, когда за это присуждали три рубля. Года три получите, к маме не ходи, лишения вашей драгоценной свободы. А то еще и с довеском. Там, по слухам, жизнь не сахар. Распетушат, если вы не боец, туберкулезом одарят. Клеймо на лоб поставят пожизненное. И обозлитесь вы на весь
